«Пришлось побороться»: десять детей семьи Машковых

В её первый рабочий день на полках небольшой библиотеки фонда как по волшебству появились книжки «Волшебник Изумрудного города» — подарок большим и маленьким читателям от правнучки писателя Александра Волкова. Наталья Машкова, многодетная приёмная мама и руководитель клуба приёмных семей, рассказала, какая дорожка привела её семью к приёмному родительству.

Рациональное решение

«По образованию я экономист. Мы с Лёшей, моим мужем, познакомились на работе в банке, быстро поженились. Появились дети — мальчик и снова мальчик. Хотели еще дочку, но после двух парней не были уверены, что получится девочка, поэтому решили взять готовую.

Решение было обоюдным, никто никого не уговаривал. Вместе с Лёшей мы окончили ШПР и начали искать. Когда поняли, как много в базе сиблингов, решили, что потянем и двоих. 

Свою будущую дочку Алину восемь лет назад мы нашли в Красноярске. В регионе нам сказали, что на неё уже подписано согласие. Расстроились, но на всякий случай записались на приём к региональному оператору, и пока ждали, получили информацию об Алёне, девочке из нашего районного детского дома. Мы с Лёшей поехали к ней познакомиться, а ребёнок при виде мужа впал в дикую истерику, буквально до тошноты. Чтобы наладить контакт, я начала ездить к ней одна, без мужа. 

У Алёны врождённая инвалидность, в детском доме нам сказали:

---

“Она овощ, зачем вы будете себе жизнь портить? Родите нормальных”.

---

Информацию о здоровье собирали по крупицам. Алёне было три года, она не могла ходить. В детском доме у неё даже не было своей обычной обуви, не говоря уже о специальной — необходимой при её диагнозе. Ребёнок ползал, пытался вставать на ноги, ей нужны были ортезы, реабилитация, но никто этим не занимался в должном объеме. После первой встречи я купила ей обычные ортопедические босоножки. Потом я узнала, что они тоже, конечно, были “неправильными”, но у Алёны хотя бы появилась обувь. 

Интеллект у дочки очень развитый, хотя она отказник с рождения. В три года она уже неплохо разговаривала, брала мелкие предметы, живо интересовалась всем вокруг. Когда я приезжала к ней, мы занимались мозаикой, рисовали. Тогда мы поняли, что надо её вытаскивать из детского дома, ничего хорошего ей там не светит, в отдалённой перспективе её ждал ПНИ (психоневрологический интернат). Это не была любовь с первого взгляда, это было рациональное решение.  

Когда у меня с Алёной наладился контакт, я ей начала показывать наши с мужем фото. Потом мы ему звонили, а затем и приехали вместе. Девочка была насторожена, но обошлось без истерик. Мы общались, узнавали друг друга, привыкали, когда подошёл срок явки к региональному оператору по поводу Алины из Красноярска. Нам подтвердили, что согласия на неё нет, мы получили направление и поехали знакомиться.

Не смогли выбрать

У Алины совсем другая история сиротства. Её изъяли из семьи в три года, мы к ней приехали в семь. За эти четыре года в её жизни было много перемен: менялись детские дома, воспитатели, дети, её на время брали кровные родственники, а потом отказались забрать без объяснений. Доверия к взрослым у Алины не было от слова “совсем”. Никакого понимания, зачем нужны эти взрослые. Зато было четкое понимание, что можно сделать так, чтобы взрослые делали то, что ей нужно. 

Выбрать одну из двух девочек было сложно, и мы не смогли. Заключение было на двоих, решили, что справимся, и с разницей в неделю забрали обеих. Нашим сыновьям, Даниилу и Диме, в это время было три и пять лет. 

Алёна легко вписалась в нашу жизнь, будто всегда там и была. Сложностей адаптации в тот момент почти не было, но надо было подстраивать свою жизнь под особенности её здоровья. 

---

Первое время в семье она не давала до себя дотрагиваться, кричала, не разрешала себя причёсывать, мыть, дралась и кусалась. 

---

Но эти вещи быстро ушли, казалось, что она приняла нас, нашу жизнь и порядки: то, что тебя носят на руках, гладят, причесывают — нормально. 

Много ездили по врачам, состояние Алёны было не очень. Благодаря одному из фондов попали на консилиум по её диагнозу, там нам сказали, что ходить сама она всё равно не сможет. Но я решила всё-таки пробовать все варианты. Мы пошли на реабилитацию. Каждое занятие показывало, что у неё огромные возможности. 

Сделали специально для Алёны ортезы, которые удерживали её ноги в правильном положении, и потихоньку она начала в них ходить. Сначала с опорой, с ходунками, потом по стеночке, а потом и без опор. Продолжали реабилитацию, и в какой-то момент реабилитолог сняла ортезы и сказала: “Вставай!” Стало понятно, что ноги могут держать её и без ортезов. 

Постепенно мы перевели Алёну на специальную обувь, которая держит стопы. Это заняло годы, зато сейчас она носит эту обувь и может ходить совершенно самостоятельно. 

«Что я кладу тебе в рот?»

С Алёной непросто: она всегда была сама по себе, не проявляла интереса к другим детям. У неё нет сигнала “стоп” в еде. Может есть до рвоты, приходится ограничивать её. Есть и другие поведенческие особенности, которые уже необратимы. У неё есть свои четкие представления о том, как устроен этот мир. Когда мы были на самом дне, в чёрной дыре, и никак не могли выбраться ни сами, ни с помощью психологов, я пошла к психиатру. Психиатр пообщался с нами, с Алёной, понаблюдал в динамике, пробовал различную медицинскую терапию и поставил диагноз с нехорошими перспективами, но нам стало легче. Мы поняли причины, поняли, что происходит, приняли это и живём дальше. 

С Алиной адаптацию проходили тяжело. Я искала поддержку, получала консультации сразу нескольких психологов — и для себя, и для ребенка. Дефектолог, логопед, нейропсихолог, мы ходили ко всем, к кому нас отправляли. На одном занятии Алина включалась и работала, результаты были отличные, и тогда специалист нас спрашивал: “Зачем вы ко мне пришли? У вас всё отлично”. Приходили к другому специалисту — полный ноль, никаких реакций. И нам говорили: “Зачем вы пришли? У неё умственная отсталость, я вам не помогу. Не мучайте ни себя, ни ребёнка”. 

Взрослые были для Алины источником благ. Ребёнок был очень закрыт, холоден, никаких эмоций: “Я, мне, для меня, я так хочу”. Она не понимала себя в пространстве, не чувствовала боли, насыщения, вкуса пищи, сенсорика была нарушена по всем фронтам. 

Мы ходили на занятия в центр развития сенсорики, делали упражнения, чтобы вернуть ей возможность чувствовать. Завязывали глаза и играли во “Что я кладу тебе в рот?”, развивая вкусовые ощущения. В начале она реально не могла отличить мясо или картошку. 

У Алины на входе были сложнее вводные данные, кровная мама во время беременности много пила, её первые годы были очень тяжёлыми. Алина сложно адаптировалась, мы очень многое пережили вместе, но сейчас это абсолютно другой ребёнок, домашний, чувствующий, добрый. Ей очень помогло рождение нашего третьего сына Саши. Он стал первым живым существом, которое ей небезразлично, и дал Алине невероятный толчок эмоционального развития: она поняла, что такое любить кого-то, заботиться, переживать, расстраиваться, если ему больно. Она с ним прошла все пути взросления: ползала по полу, садилась и падала, училась есть с ложечки, засыпать, она всё это проходила вместе с ним. 

Потом в нашей жизни появилась собака, и тоже стала Алине дорогим существом. 

---

В такой последовательности у неё и расставлены приоритеты: Саша, собака, а потом уже родители. И мы рады этому.

---

Должен был отговорить!

Когда Алина так выросла эмоционально и со здоровьем Алёны разобрались, мы поняли, что готовы взять ещё ребёнка, уже достаточно взрослого. Такого, который сможет нас всех с нашими особенностями принять. Дети были не против, но у них были свои пожелания: Алина хотела старшую сестру, Дима с Даней хотели братика-ровесника, чтобы вместе играть. Алёна сказала: это ваше дело, вам же сложно будет. 

Муж отдал мне на откуп работу с базой и составление шорт-листа, и глаз зацепился за нескольких детей. Их было пять! Эту мысль я отогнала: у нас уже пять, и не дадут столько, как мы потянем? Да и муж, конечно, сразу завернёт такой вариант. Я искала дальше, смотрела анкеты, но так или иначе возвращалась мыслями к этим детям, и всё равно включила их в шорт-лист с расчётом на то, что муж меня образумит. Список я Лёше передала без всяких предпочтений. Он взял паузу, смотрел видео, читал, а потом вернулся ко мне со словами: “Я сошёл с ума, но мне нравятся эти пятеро”. И это человек, который должен был меня отговорить! 

Дальше мы это решение хорошенько обдумывали, взвешивали, крутили с разных сторон. Узнали, что в их детском доме был День открытых дверей, и поехали посмотреть со стороны. Сотрудникам честно признались, что приехали к пятерке, а уезжали уже чётко понимая, что вернёмся за ними. И вот за них нам уже пришлось конкретно побороться, опека проверяла, сможем ли, хватит ли места в нашей квартире, ресурсов, возможностей, проходили комиссии, но всё-таки получили заключение на гостевой режим. На гостевой режим мы шли осознанно, так как имея уже пять детей, взять в сложившуюся семью сразу еще пять разновозрастных детей от 3 до 16 лет — это большой риск и ответственность. Нужно было выстраивать процесс постепенно, знакомить детей друг с другом, смотреть, складывается ли контакт, сможем ли мы жить все вместе.

Гостевой прошёл неплохо, мы притерлись друг к другу, но в конце все уже устали от неопределённости. Хотелось поскорее забрать детей окончательно и точно знать, что нам их отдадут насовсем. Процесс оформления был долгим: необходимо было пройти диагностику всей семьи, входное интервью, выезд домой, сбор документов, осмотр жилья, снова комиссии. Специалисты разговаривали с нашими детьми, выезжали в детский дом к пятерке, беседовали там с работниками учреждения. Много было и неприятных моментов, но мы через всё прошли, были упорными или, может быть, даже упёртыми? За нами были дети, они ждали. 

Плюс пять

Старшим детям, Арсению и Софии, было 14 и 16 лет на момент нашего знакомства, мы понимали, что они могут отказаться. Тогда, скорее всего, все остались бы в детском доме. Дети уже от системы пострадали, младший почти всю жизнь там прожил. Им говорили: “Вас пятеро, ну кто вас заберёт? Не надейтесь”. 

Мы с ними аккуратно, по шажочку, выстраивали отношения, объясняли, как важно всё проговаривать, даже если это будет нам неприятно. Сказали, что они имеют право голоса, — это им было очень важно. 

Несмотря на детский дом, они умудрились сохранить что-то очень домашнее. Да, младшие не знают в бытовом плане многих вещей. Уже год мы вместе и больше полугода они окончательно в семье, но они пока так и считают, что вещи берутся из воздуха. Если ты что-то испортил, порвал, потерял, то в шкафу откуда-то должны обязательно появиться новые вещи. Сами. При этом личных вещей в детском доме у них не было, поэтому здесь тоже сложно перестроиться. Как и у девочек, у них есть сложности с едой: могут есть до боли в животе и рвоты. Приходится отслеживать, контролировать. 

Наши дети приняли новичков на удивление хорошо. Арсений прекрасно общается с мальчишками, с Алиной он тоже сильно сдружился. У него большое отставание в росте, через это прошла и Алина. Мы с этим уже сталкивались, уже знаем, как действовать. В 15 лет его рост как у девятилетнего — это сильно влияет на жизнь. Над ним издевались дети, и даже взрослым не всегда хватает такта: например, на ОГЭ его постоянно спрашивали, зачем он пришёл, не ошибся ли. “Ой, какой маленький, какой хорошенький!” Перед вами вообще-то девятиклассник, 15-летний подросток, парень! Он, конечно, переживает из-за этого.

Если бы кто-то позаботился о нём чуть раньше, привел к хорошему эндокринологу, провёл исследования, если бы гормон роста он начал получать раньше, сейчас была бы другая картина. Но уже как сложилось. Он очень рад, что попал в семью. Благодарит, обнимает, рассказывает, через что проходил. В первое время постоянно говорил, что наконец может расслабиться и что даже начал спать нормально. Теперь это уже в порядке вещей.

Соне уже 17 лет, с ней мы многое можем обсуждать. Изначально она говорила: “Мне не надо в семью, я для младших”. А в результате получается, что в детском доме ей не с кем было проговорить какие-то важные личные вопросы. Сейчас она знает, что может поговорить со мной, приходит советоваться, спрашивает наше мнение, хотя и не всегда принимает его во внимание. Но тут очень ценно, что она в принципе хочет знать наше мнение, что ей хочется разговаривать, и не для галочки, а ей действительно важно почерпнуть что-то от нас.  

---

Соня и Сеня — самые подарочные дети в плане адаптации, они слышат и слушают. Даже если им не нравится то, что я говорю.

---

И, конечно, у нас не всегда все гладко и ровно. Например, Сеню приходилось заставлять учиться в период ОГЭ, два экзамена он сдал на двойки, но много часов разбора материала, разговоров, мотивации, а временами и выстраивания границ не прошли зря — смог пересдать двойки и поступить в 10-й it-класс школы рядом с нашим домом. 

Вера и Свят пострадали больше, в них нужно будет много вкладываться: больше внимания, разговоров, объяснений, тактильности, но и установки границ и правил, постоянных объяснений, что не всегда получается так, как тебе хочется. Нельзя съесть 5 кг конфет, даже если очень хочется. У Веры при попадании в семью оказалось, что нет ни одного здорового зуба, ей фактически особо нечем было жевать твердую пищу. Она отказывалась от мяса, банально потому что не могла его прожевать, было очень больно. Не сразу я это поняла. Сейчас все зубы пролечены, и довольный ребёнок может есть всё. У неё практически нет нелюбимых блюд.

Ваня самый маленький, но он жил в системе практически с рождения, он не знает другого, не знает, что такое семья и почему надо в неё хотеть, точно ли это что-то хорошее. Система по нему прошлась сильнее остальных. Наличие еды и режима жизни четко по расписанию, но без интереса к тебе как к личности, к тому, что тебе нравится или нет, что ты хочешь или не хочешь, — не самое главное для формирования нормальных паттернов для дальнейшего полноценного существования. Например, он не ощущает потребности сходить в туалет — он просто не чувствует, что пора, но при этом может ходить “по команде”. И да, физически он при этом здоров. На то, чтобы залечить нанесенные травмы, нужно много времени, сил и семья рядом. 

Секретный ресурс

Дети нас называют мамой и папой. Даже у Сони временами проскакивает. Мы никогда на этом не настаивали, сразу объяснили, что как нас называть — их выбор. Стать для них именно любимыми мамопапой — не самоцель, можно быть наставниками, поддержкой, опорой, базой, на которую всегда можно рассчитывать. Это тоже очень важно.

Мы общаемся с дядей и тетей пятерых наших детей. Этот контакт было нелегко наладить, тёте было тяжело принять факт, что племянников заберут в чужую семью, но забрать их сама она не была готова. Они брали детей на гостевой раз в неделю, пока дети жили в детском доме, общались с ними столько, сколько могли. Соня навещает их. Когда жизнь со школой войдёт в колею, пройдёт адаптация, сможем, наверное, общаться больше. А вот кровные родственники Алины и Алёны общаться с девочками не хотят.

Недавно я пришла работать в фонд, возглавила программу “Клуб приёмных семей”. 

---

В клубе я состою давно, на себе убедилась, как важна поддержка людей, которые проходят через то же, что и ты. Это ресурс, который не заканчивается с окончанием рабочего дня. 

---

Если ты не готов поговорить о чём-то со специалистами опеки или психологом, то рядом есть такие же приемные родители, выслушают, поймут, подскажут и не осудят».

---

Найти приемную семью – лучшее, что может случиться с ребенком, потерявшим родителей. Наш фонд занимается семейным устройством детей-сирот, обучает кандидатов в приемные родители и поддерживает семьи в периоды адаптации и кризисов. Делая благотворительное пожертвование, вы помогаете детям из детских домов взрослеть в заботливых и любящих семьях.